Согласилась я не сразу. Поначалу опасалась, что Лёшка меня обманывает, и морозилась. Но… с ним и правда было хорошо. И не видела я никакой любви…

Тем удивительнее оказалось услышать в ответ:

— Поначалу, наверное, и не любил, Зой, — просто нравилась сильно. А потом полюбил. Но я же видел, что на тебя нельзя давить, поэтому не настаивал ни на твоём окончательном переезде ко мне, ни на чём-то ещё. А ты передумала, что ли?

Блин-блин-блин…

— Не передумала, — я кашлянула и на нервной почве вцепилась в юбку сарафана. — Я действительно думаю всё, что говорила. Считаю, что наши отношения изжили себя. Тебе нужно двигаться дальше, Лёш. Извини.

Да, мне уже тысячу лет не было настолько стыдно. Хотя, казалось бы — за что? Я ведь ничего не сделала. Не обманывала, не предавала, не изменяла. И сейчас была откровенной.

Но почему-то ощущала себя безумно гадко. Словно пришла в чистую Лёшкину квартиру и наследила здесь своими грязными сапогами.

Он понял, что я не шучу, — я заметила это по его лицу. Как-то поник, опустил плечи и перестал скрещивать руки на груди, сел на диван рядом со мной, но не вплотную. Может, чтобы не смотреть в лицо, когда будет задавать следующий вопрос?

— Значит, я тебе надоел?

Я нервно сглотнула. И как отвечать на такое? «Нет» не ответишь, потому что это противоречит сказанному полминуты назад. «Да» — тоже. Невежливо.

— Лёш… Давай не будем играть в эти игры, хорошо? — сказала я глухо и сжала ладони. — Ты ведь знаешь, что я спокойный человек, не нужно пытаться развести меня на эмоции. Я всё тебе озвучила. И…

— Значит, надоел, — кивнул Лёшка, сделав собственный вывод из сказанного. Он всегда так делал и этим меня немного раздражал. Когда говоришь одно, а твой собеседник слышит что-то иное, своё, это не будет раздражать если только памятник из мрамора, а я им не была. — Слушай, Зой… Допустим, я сам могу решить, надо мне двигаться дальше или не надо. Меня устраиваешь ты, я говорил. И бросаешь меня сейчас ты, поэтому не нужно говорить про то, в чём я, по твоему мнению, нуждаюсь. Лучше расскажи про себя. Тебе-то чего не хватает? Любви? Ты когда-то вещала, что больше ни-ни, — передумала, что ли?

Я бы ответила правду, если бы Лёшка говорил спокойно. Но он, увы, был на грани истерики.

— Передумала.

— Тогда понятно, — кивнул и нервно, противно заржал. — Точно, встретила кого-нибудь. С этого и надо было начинать, Зой. А не со всех этих дурацких «тебе надо двигаться дальше!»

— Прости. Я думала, так будет лучше. — Я поднялась с дивана, но Лёшка удержал, схватив меня за руку. — Что?..

Посмотрела на него и поморщилась — его улыбка показалась мне какой-то слишком злой.

— А давай напоследок? Прощальный секс, так сказать. Будет, что вспомнить.

— Да мне и так есть, что вспомнить. — Я аккуратно освободила свою ладонь из Лёшкиного захвата. — Спасибо, но я пойду.

К счастью, остановить он меня больше не пытался.

15

Зоя

Возле метро я купила жутко вредный жареный пирожок с картошкой и села на скамейку, чтобы быстро слопать его, давясь и не чувствуя вкуса. Я всегда ела, когда нервничала или расстраивалась.

Хотя сейчас причин нервничать или расстраиваться вроде бы не было. Я хотела получить высокооплачиваемую работу — получила. Хотела уехать от Ларисы и сестёр — уеду. Хотела порвать с Лёшкой — порвала. Чего нервничать? И уж тем более расстраиваться.

И всё-таки… гадостно как-то. В чём-то Лёшка прав — и чего мне не хватает? Мне рядом с ним было хорошо. Правда, в последнее время не совсем хорошо, скорее, нормально. И главное, что без него — тоже.

Вот в этом, наверное, в итоге и было дело — я хотела если не любви, то хотя бы чтобы у меня было желание проводить вместе время. А желания такого не имелось больше, наоборот — хотелось, чтобы Лёшка нашёл себе другую девушку и отпустил меня. И зла не держал.

Я была уверена: его очень быстро подхватит кто-нибудь ещё, возможно, даже из нашего коллектива. Парень видный, с неплохой заплатой и квартирой, из родственников только мать, у которой давно другая семья, и с сыном она видится в лучшем случае по великим праздникам, то есть влезать в Лёшкину жизнь не будет. Я за три года, что мы встречались, с ней так и не познакомилась. И не горела желанием: она казалась мне безумно странной женщиной. Лёшке было пятнадцать, когда его мать ушла жить от отца к другому мужику, сказав: «Ты мальчик, тебе будет лучше с папой». Вышла замуж, родила двоих девочек и о старшем сыне абсолютно не беспокоилась. А Лёшка не беспокоился о ней, только с праздниками её поздравлял. Отец его умер, когда Лёшка только закончил техникум. Поэтому он был как я — сиротой, вынужденным рано пойти на работу, чтобы обеспечивать себя. Хотя у Лёшки были преимущества в виде присутствия отдельной квартиры и отсутствия мачехи с сёстрами.

Да, у нас было много общего. И проводить вместе время мне нравилось, но любви в итоге так и не возникло. Я думала, что у Лёшки тоже, а оказалось…

Подумав так, я едва не подавилась жирным пирожком. Покосилась на него с раздражением — и зачем я вообще ем эту дрянь?! — а потом выбросила в мусорное ведро рядом с лавочкой.

Значит, вот из-за чего мне было настолько неприятно… В глубине души я полагала, что для Лёшки наш разрыв тоже не станет чем-то особенным, но выяснилось, что я причинила ему гораздо большую боль, чем думала. Не хотела этого, но причинила.

И всё-таки три года назад я была права — не следовало начинать эти отношения. И не только эти. Вообще любые! Никогда они добром не заканчиваются.

.

Дома я от души нажарила целую гору беляшей. Лариса и девчонки были в восторге — они вообще обожали, когда я готовила, но делала я это крайне редко. И на работе хватало плиты, дома я к ней подходила, только если начинала из-за чего-нибудь (или кого-нибудь) переживать.

— У тебя что-то случилось, Зой? — спросила меня Геля чуть позже, когда они с мачехой и Эллочкой съели почти все беляши. Лариса и «людоедка» после этого ушли гулять — как сказала мачеха, «растрясать жиры», — а мы с Гелей остались, чтобы помыть посуду. Я мыла, она вытирала и раскладывала по полочкам.

Как бы мне хотелось посудомоечную машину… Но, увы, в нашей трёшке кухня была такого размера, что мы сами с трудом туда влезали, не то что посудомоечные машины.

— Да всё отлично, с чего ты взяла?

— Просто ты беляши пожарила… Здорово, конечно, но ты дома готовишь только в исключительных случаях.

— А сейчас как раз и есть исключительный случай, Гель. Через неделю я ведь уеду. Напоследок надо вам торт испечь…

Геля поморщилась — она была не любитель сладкого. В меня пошла. Я тоже всегда куску тортика предпочитала кусок мяса. И хорошо, иначе моя попа была бы ещё на пару размеров больше.

— Не надо торт. Давай лучше на шашлыки сходим? Вдвоём, без мамы и Эллочки.

— Это нехорошо, Гель. Нам шашлыки, а им что?

— А им — шиши, — хихикнула сестрёнка, но, увидев мой укоризненный взгляд, страдальчески вздохнула и посмотрела в ответ жалобно-жалобно, как котик из «Шрека». — Мама и Эллочка обойдутся тортом, а мы с тобой когда ещё увидимся? Вряд ли ты сможешь часто приезжать. Далеко ведь.

— Далеко, — я кивнула и, подумав, решилась: — Ладно, уговорила. В субботу утром сгоняем с тобой на шашлыки, на обратном пути купим всё для торта. Испеку, как придём. Чтобы и тебе, и Ларисе с Эллочкой счастья досталось.

— Здорово! — Геля радостно улыбнулась и засияла глазами. — А расскажи, какой у тебя начальник теперь будет, Зой! Про дядю Сеню я всё знаю, а про этого — нет. Какой он?

— Да я сама про него мало что знаю, — фыркнула я, но начала рассказывать.

Хотя Глеб Викторович совершенно не ассоциировался у меня пока со словом «начальник». Работодатель — возможно. Но с лёгкой руки управляющего я и сама начала называть Безухова Хозяином. Именно с большой буквы, потому что так прикольнее смотрелось.